ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ
ПСОЙ КОРОЛЕНКО: ПАРОДИЯ ПАРОДИИ
Новое русское слово, 6-7 января 2001
В ночь перед Рождеством, в роскошной двухэтажной квартире в Бруклине с видом на океан, я записывал телепрограмму с Псоем Короленко, молодежным филологом и акыном, как он сам себя прозывает. Это был не концерт-квартирник, а именно программа - помимо песен, вопросы-ответы и дискуссия, в которой участвовали Елена Клепикова, Иван Менджерицкий, Михаил Фрейдлин, Владимир Соловьев и, само собой, Псой Короленко и которая незаметно как-то вышла из-под контроля ведущего и перешла в горячий спор - позабыв о нацеленной на нас камере, мы отстаивали каждый свою точку зрения. Как раз сам Псой Короленко оказался в миру просто Пашей, застенчивым и даже немного комплексующим человеком иисусова возраста, который склонен был по скромности соглашаться с самыми противоположными мнениями. Понять его можно - он адекватно выразился в своих песнях, все остальное для него слова, слова, слова. То есть трын-трава. В отличие от нас, которые не поют, а потому слово для нас - единственный способ самовыражения.
А спор разгорелся вокруг нестандартной лексики. Когда я обсуждал эту программу с президентом WMRB Иваном Менджерицким, то прямо спросил, как быть со словечками из нестандарной звукоречи, которой Псой Короленко пользуется ловко, изящно, на пародийно-филологическом уровне. "Например?" - спросил меня Иван Менджерицкий. Я привел пару примеров, которые не решусь здесь повторить. "Лучше не надо", - деликатно сказал мне наш Карабас-Барабас, который сам про себя думает, что он Буратино. Псой стал брыкаться и обижаться на цензуру. Я его понимаю. Сам сталкиваюсь с такого рода цензурой постоянно.
Сейчас, скажем, одновременно в Москве и Питере, вышли две мои книги. Килограммовый фолиант (815 страниц) под тройным названием "Роман с эпиграфами. Варианты любви. Довлатов на автоответчике" - в элитарном издательстве "Алетейя": там все пошло прямым текстом. Зато в массовом издательстве АСТ, в книге с двумя детективами "Похищение Данаи" и "Матрешка", в непристойных словечках отдельные буквы заменены точками - так чтобы слово было узнаваемо, хоть и не полностью пропечатано. Секрет Полишинеля, так сказать. Случались, конечно, и недоразуменя. Скажем: ж..а. Это можно прочесть, и как …, но можно и как жаба, как жена, как жара и прочее. В конце концов, Короленко согласился выбрать для моей программы репертуар попристойнее, а на случай непристойностей заменять их эвфемизмами. Так он и сделал, спев "Странненького". Но я-то знал, что это вовсе не "Странненький" а "Я-нутутый"! Вот я и попросил его спеть эту песню, одну из лучших в его репертуаре, еще раз - в оригинальной авторской версии, до обрезания. Тем более, такого рода искажение слова я считаю уже эфвемизмом. Как "фуй" у Солженицына в "Одном дне Ивана Денисовича" либо тот же "ябнутый" у Псоя Короленко - слова вполне приличные даже с ханжеской точки зрения. Это, конечно, не только эвфемизмы, но и неологизмы, игра эквивалентами. Псой (он же Паша) не заставил просить себя дважды и с какой-то особой удалью спел эту песню в доцензурной редакции.
- Какой вариант лучше? - спросил я присутствующих.
От ответа ушли все.
Миша Фрейдлин рассказал про какой-то индейский клан, все женщины там ходят совершенно голые, но прикрывают затылок. И стоит какой-нибудь женщине независимо от возраста позабыть об этом табу и появиться с неприкрытым затылком, как мужчины этого племени приходят в страшное возбуждение и совершают над оплошавшей коллективный акт изнасилования.
Лена Клепикова вспомнила свою собственную историю - как напечатанный недавно в "Новом русском слове" рассказ вызвал фурор из-за употребленного выражения из непристоя, о чем ни она, ни ее редактор - Ирина Лейкина - по причине обоюдной лексической невинности и не подозревали. Наоборот, автор - нелюбитель похабели - была уверена, что это слово давно уже вошло в бытовой, культурный и даже поэтический обиход и лично ей напоминало голубиное курлыканье с тех давних московско-коктебельских времен, когда приятельствовала с Юзом Алешковским, а у того это слово не сходило с языка.
- А теперь я уже не решаюсь это слово произнести, - сказала Елена Клепикова. - Я его слегка зашифрую, а вы уж расшифруйте - каждый в меру своего понимания. Скажем, так: "А гули ему было связываться с ней" или "Гули нам идти на это кино!" Вот видите: почти колыбельное воркование. Так я его подсознательно и воспринимала, пока не случилась эта история с моей публикацией в "Новом русском слове". Зато теперь - как невольный спец по приблатненной лексике, коли употребляю ее машинально - смело могу утверждать, что как раз у Псоя Короленко эти слова стоят на крепких якорях. Поэтому жаль, когда ему приходится - в угоду публике - нестандартную лексику заменять стандартной.
Потом взял слово Иван Менджерицкий и ни с кем из нас вроде бы не споря сделал нам общий такой втык, остроумно заметив, что многие эмигранты, вместо того чтобы изучать английский, совершенствуют свой матюжник.
А самое поразительное, что герой вечера Псой Короленко неожиданно согласился с Иваном Менджерицким и сказал, что сам против употребления - а тем более злоупотребления - ненормативной лексики по телевизору. Чтобы покончить с этим сюжетом, я спросил у Псоя Короленко, в жизни он такой же матерщинник, как в песнях? Употребляет ли в быту те непристойности, которыми уснащает свою поэтическую речь?
- Нет, в быту употребляю другие, - выкрутился молодежный филолог и акын, присвоивший чужое литературное имя.
С раскрытия его диковинного псевдонима, собственно, и начался наш треп, хоть и не сталинские нынче времена - уже? пока? Да и акын-филолог мог бы ответить словами поэта "Что в имени тебе моем?" Однако это имя входит в его художественный имидж - выбрано с умыслом, с расчетом на эпатаж и недоуменные вопросы.
Почему Псой?
Почему Короленко?
Почему Псой Короленко?
Оказалось, не только фамилия, но и имя заимствованы у Владимира Галактионовича, которого московский бард знает не понаслышке: написал о нем диплом, защитил диссертацию и сочиняет книгу-монографию, которая будет называться "Псой Короленко - альтернативный образ автора". В письме к брату Иллариону тот, настоящий Короленко насмешничал по поводу их семейной привычки давать имена по святцам: "Ты - Илларион, отец - Галактион. Родись я в день святого Псоя - быть бы мне Псоем Короленко". Вот эту гипотетическую возможность и реализовал на деле человек, которого все знают теперь под этим псевдонимом.
В странном все-таки мире мы теперь обитаем: мир заимствований и эклектики. Борхес в этом насквозь цитатном мире - самый-самый пост-постмодернистский автор. Со спокойной совестью он присваивал чужие высказывания и так же спокойно приписывал собственные мысли великим предшественникам по принципу лжеатрибуции. Исследователи сбились с ног, пытаясь разобраться что кому принадлежит на самом деле. Самого понятия плагиата больше не существует. А тем более права на интеллектуальную собственность. Юридическим языком, копирайта. А раньше? Не успеваешь вечером продумать какую мысль, жаловался Генрих Гейне, как рано утром уже находишь ее напечатанной в газете под чужим именем.
Важнее цитата, чем автор. Кто сказал "Над вымыслом слезами обольюсь" или "Я помню чудное мгновенье"? Пушкин? Как бы не так! Сейчас это говорю я. Это я помню чудное мгновенье и обливаюсь слезами над вымыслом - того же Пушкина, когда читаю про Татьяну Ларину или барышню-крестьянку. Выходит, это я сочинил про Татьяну Ларину и барышню-крестьянку, коли они меня так волнуют - как близкие, как родные, а не как какая-нибудь Гекуба. Псой Короленко выступал года два назад со своим концертом, но вместо собственных песен устроил римейк московского концерта Ива Монтана 1957 года. Целиком по-французски. И даже с французским названием "Randez-vous avec la Liberte". Ему все равно, на каком петь - по-русски, на идише, по-французски. Художник-перформанист, Псой Короленко мыслит крупными единицами и адекватным художественным высказыванием считает не песню, а концерт. Вот почему его так трудно цитировать, вылавливая слова и строчки из музыкально-ритмического варева. Освобожденное от музыки, ритма, жестикуляции и гримас, само по себе, в гутенберговом вакууме его слово многое теряет. Теперь понятно, почему в этом очерке нет ни одной цитаты из Псоя Короленко - отсылаю читателей к его диску "Песня про Бога" (14 песенок) и к Интернету, его альма-матер.
Чем отличается традиция от цитаты, цитата от плагиата? Мы живем в мире эклектики, которая создает в конце концов свое лицо. Псой Короленко ходит по очень тонкому мостику - назову его условно пародией. Помните, мост у мусульман, который ведет в рай - тонкий, как волос, и острый, как меч. Вот какое опасное занятие у Псоя Короленко. Он не цитирует, а пародирует. Все равно что и все равно кого - Гоголя, Бога, Пушкина, хасидский мотив, Вертинского. Вот его самореклама: песни, канты, зонги, шансоны, рэпы, частухи, страдания, эйсид, ритм-эн-блюз, спичуэлз, фрейлахс, радионяня, Интернет. Коли помянут последний, то следует уточнить: Псой Короленко - дите Сети. Интернет - его роддом и место постоянного проживания. Хотя, конечно, и квартирник, и кабак, и сцена, и радио, и ТВ - Псой Короленко не брезглив в выборе. Да и не он выбирает, а его выбирают.
Это не ерничанье, а именно пародия. Скоморошья, балаганная пародия, обэриутская пародия, пародия шута, юродивого, странненького, я.нутого. Пародийно его имя, пародийна его непристойная лексика, он сам пародиен с головы до ног.
Что такое пародия? Если пародией трагедии будет комедия, то - соответственно - пародией комедии будет трагедия. Это известно со времен и со слов Тынянова. Но мы давно уже живем в ином времени, где пародия пародирует самое себя. А пародия пародии возвращает нас к оригиналу, придает вышедшему из употребления оригиналу новую актуальность. Псой Короленко эклектичен и всеяден, потому что у него есть нечто свое, сокровенное, и это свое узнаваемо сквозь все цитатные наслоения. Это рафинированное, филологическое, утонченное, элитарное искусство, которое Псой Короленко делает фольклорным и несет в народ.
Вот здесь и кроется некий парадокс, или оксюморон, выражаясь литературоведчески. Противоречие между грустной тональностью слов и энергичным, веселым ритмом его песенок. Вековечная жидовская тоска и одновременно бешеный такой плясовой ритм. Сам он придает своим песенкам терапевтическое значение. По принципу: врачу, исцелися сам. Тебе грустно? Ну так спой песенку, жалобу преврати в радость, печаль в веселье. Спой, спляши, сыграй, поной, повой - и самые грустные слова прозвучат в усладу и в отраду. "От ямщика до первого поэта, мы все поем уныло"? А Псой Короленко как раз поет - ноет, воет - свои печальные песни весело, ликующе, празднично.
А что воспринимает его аудитория - печаль или веселье?
Что ей ближе?
Не знаю.